larvatus prodeo

And indeed, the United States will stand with the international community in affirming that there will be costs for any military intervention in Ukraine.On the same date, June 23, 1915, he wrote to his life-long friend Owen Wister:
    “Your friend, the English pacifist, turned up. He seems an amiable, fuzzy-brained creature; but I could not resist telling him that I thought that in the first place Englishmen were better at home doing their duty just at present, and in the next place, as regards both Englishmen and Americans, that the prime duty now was not to talk about dim and rosy Utopias but, as regards both of them, to make up their minds to prepare against disaster and, as regards our nation, to quit making promises which we do not keep. Taft, second only to Wilson and Bryan, is the most distinguished exponent of what is worst in our political character at the present day as regards international affairs; and a universal peace league meeting which has him as its most prominent leader, is found on the whole to do mischief and not good.
    “I was immensely pleased and amused with your last Atlantic article (‘Quack Novels and Democracy’) and I think it will do good. I wish you had included Wilson when you spoke of Bryan, and Pulitzer when you spoke of Hearst. Pulitzer and his successors have been on the whole an even greater detriment than Hearst, and Wilson is considerably more dangerous to the American people than Bryan. I was very glad to see you treat Thomas Jefferson as you did. Wilson is in his class. Bryan is not attractive to the average college bred man; but The Evening Post, Springfield Republican, and Atlantic Monthly creatures, who claim to represent all that is highest and most cultivated and to give the tone to the best college thought, are all ultra-supporters of Wilson, are all much damaged by him, and join with him to inculcate flabbiness of moral fiber among the very men, and especially the young men, who should stand for what is best in American life. Therefore to the men who read your writings Wilson is more dangerous than Bryan. Nothing is more sickening than the continual praise of Wilson’s English, of Wilson’s style. He is a true logothete, a real sophist; and he firmly believes, and has had no inconsiderable effect in making our people believe, that elocution is an admirable substitute for and improvement on action. I feel particularly bitter toward him at the moment because when Bryan left I supposed that meant that Wilson really had decided to be a man and I prepared myself to stand wholeheartedly by him. But in reality the point at issue between them was merely as to the proper point of dilution of tepid milk and water.”


The President’s first note to Berlin about the sinking of the Lusitania, the “strict accountability” note, was followed by a second in a tone so different that it drew from Elihu Root the memorable observation:
    “You shouldn’t shake your fist at a man and then shake your finger at him.”
    Taft had humorously described Bryan’s statesmanship as: “Chautauquan diplomacy.”
    Roosevelt had described the President’s foreign attitude as: “Waging peace.”

Lenin, one the most powerful leaders of the last century, was a problem child who slammed his head on the ground to demand attention, claims a new biography.
    Details of Lenin’s troubled early life were discovered in the handwritten memoirs of his elder sister Anna, which had been censored after his death and stored in sealed vaults under the Kremlin.
    The disclosures will further unravel the official account promoted by the communist government, which portrayed him as a saintly purist, far removed from the weaknesses and foibles of ordinary men.
    The memoirs reveal that the young Vladimir Ilyich Ulyanov, later known as Lenin, had short, weak legs and a large head that made him top heavy and caused him to fall over. He was unable to walk until he was three. When he fell over he would bang his head on the ground in frustration. “The wooden structure of the house made it into an echo chamber and the floors and walls resounded as the little fellow went on crashing his head on the carpet — or even the floorboards,” wrote Anna, who was six years older.
    Lenin’s parents were deeply concerned that he would end up mentally retarded. As well as his headbanging habit, Lenin had boisterous and destructive tendencies which upset his cultured family. “It was such obsessive behaviour that the family were very worried,” said Robert Service, author of the biography which will be published later this month.
    “He was very noisy and extremely disruptive as a child.”
    At three, he stamped all over his brother’s collection of theatre posters. His parents gave him a papier-mâché horse for his birthday but he twisted its legs off one by one. After Lenin’s death in 1924, anything that might have been perceived as even mildly critical was censored. As the Communist party developed the cult of Lenin, personal details vanished. His sister abandoned the drafts of her memoirs, which contained frank details of his personal life that she knew would not pass the censor. They remained locked in the Kremlin until discovered by Service after the fall of the communist state in 1991.
    “What has been brought out is how spoilt the little brat was by all the women around him,” said Dominic Lieven, professor of Russian history at the London School of Economics. “This family correspondence gives you an awful lot of little insights into the hatreds which boiled up inside him, as well as the strength of his personality.”
    Service has played an important role in uncovering the Kremlin’s secrets since he was granted access to its archives. Three years ago he revealed that Lenin kept his mistress in the Kremlin alongside his rejected wife.

Все поэты — жиды. Все демократы — пиндосы.

A native speaker of Russian might appreciate this festering travesty of a French classic solely as the inspiration of a popular Soviet self-esteem formula: “Все пидорасы, а я — д’Артаньян” (“Everybody is a fag, and I am d’Artagnan”). Everything else, beginning with the physiognomy, habiliments, elocution, comportment, and gesticulation of its befuddled, stultified, and manifestly intoxicated cast, bespeaks spectacular ineptitude. Every witticism worth witnessing and every sword thrust worth watching in this preposterous pageant of Brezhnevite imbecility has been forestalled a quarter century earlier by the Three Stooges in Musty Musketeers. Avoid at all costs.

mike67:
Исчезновение веры в идеалы — часть общемирового процесса…

larvatus:
В моей стране скорее наблюдается обратный процесс. Почти вся наша повседневная политика основана на непоколебимой вере в право на жизнь, свободу, и поиски счастья. Сухой остаток выражает бесхитростную веру в общественный прогресс.

once_for_all:
Простите, а в какой это стране? Я серьезно спрашиваю.

larvatus:
В США.

mike67:
Я понимаю. Но это немного другие идеалы. То есть проще сказать, что сохранились представления о добре и зле. Но тут же выяснится, что сохранились они и в России, но в другой форме. А вот при попытке описать разницу начнется такая путаница, что лучше туда не лезть.

larvatus:
Непоколебимая вера в право на жизнь, свободу, и поиски счастья, это не просто представление о добре и зле, а ещё вдобавок гражданский идеал. Какие гражданские идеалы сохранились в России?

mike67:
Мне кажется, Вы сейчас распространяете декларируемый гражданский идеал на все общество. Нет, в России с гражданскими идеалами плохо, это известно.

larvatus:
Дело в том, что наши декларируемые гражданские идеалы именно так распространяются в нашем обществе. Я понимаю, что из старого мира это выглядит очень странно, но тем не менее, так оно и есть.

mike67:
Дело в другом. Гражданский идеал есть средство, а не цель. То есть существование гражданских идеалов, которое выгодно отличает США от России (кто б спорил, проблему диалога народа с властью в РФ до сих пор решить невозможно) относится только к гражданской сфере, и мне кажется неправильным распространять его на все прочие сферы, заполняя вакуум, образовавшийся после произошедшего в XX веке краха главной основы гуманистического идеала — веры в неограниченность возможностей человека. Грубо говоря, американская конституция и американский образ жизни, равно как в СССР — советский, считались залогом успехов в науке, спорте и искусстве, но не самоцелью.

larvatus:
Вы будете смеяться, но гражданский идеал воплощённый в нашей Конституции является формальной и содержательной целью нашего общества.

mike67:
Гражданского общества. Но общество не может сводиться к гражданской общине.

larvatus:
Как не может, так и не должно. Но мы ведь обсуждаем предполагаемое Вами исчезновение веры в идеалы, якобы являющееся частью общемирового процесса.

mike67:
Так я и объясняю, что идеалы общества шире идеалов общества гражданского.

larvatus:
Что же именно исчезает в общемировом порядке?

mike67:
Как я уже говорил, идеалы-цели, то есть идеалы, связанные с развитием человека. Исчезают вместе с верой в перспективы его развития. С верой в прогресс.

larvatus:
Вы считаете, что либеральная вера в право на жизнь, свободу, и поиски счастья не является идеалом, связанным с развитием человека?

mike67:
Конечно, не является. Так же как вера в семейные ценности, например. В строительство справедливого общества — уже другое.

larvatus:
Вы считаете, что развитие человека возможно вне зависимости от его права на жизнь, свободу, и поиски счастья?

mike67:
Не считаю (хотя есть люди, которые так считают)! Но именно поэтому я и говорю: средство, а не цель.
    Только вот про поиски счастья я уже третий раз забываю спросить, и теперь спрошу: у них-то какая специфическая связь с западной (или конкретно американской) системой ценностей?

larvatus:
Простите, я совсем запутался. Вы сказали, что исчезновение веры в идеалы является частью общемирового процесса. Теперь Вы согласились, что что право на жизнь, свободу, и поиски счастья необходимо для развития человека. Соответственно, либеральная вера в это право является верой в идеал, никоим образом не исчезающей из американского общества. Не так ли?
    Что касается поисков счастья, это понятие принадлежит Джефферсону, унаследовавшему его от Локка. Локк утверждал право на “life, liberty, and estate” или “lives, liberties, and fortunes”. Его последователи востребовали право на “life, liberty, and property”. Джефферсон же написал “the pursuit of happiness” вместо “property” в декларации о независимости. Следует отметить что понятие собственности в государственных трактатах Локка включает в себя все гражданские средства для поисков счастья, за исключением того, о чём заботится Мишель Уэльбек.

mike67:
Да, я уже догадался, что это из Декларации независимости. Но слово выглядит сейчас таким же случайным и несвязанным со всеми остальными частями формулы, каким оно оказалось в сочиненной Джефферсоном парафразе.
    Что касается основной темы, то схема такова: права человека необходимы для развития человека, следовательно могут рассматриваться не как идеал, а как средство его достижения. В качестве же самостоятельных идеалов в последние века фигурировал комплекс, связанный с совершенствованием человека, с его торжеством над мощью природы, с верой в прогресс, то есть с тот гуманистический комплекс, который породил, в том числе, и понятие прав человека. Вот весь этот проект, составивший специфику нового времени, теперь закрыт.

larvatus:
Вот тут я с Вами мог бы согласиться на основаниях тюремной культуры. Скажем так: тот гуманистический комплекс, который породил, в том числе, и понятие прав человека, начинается с рьяной гомофобии, к примеру в «Государстве» 403a и в «Законах» 636c и 838e. Напротив, либеральное общество рано или поздно приходит к заключению, что каждый гражданин имеет право злоупотреблять распоряжаться своей жопой так, как он хочет, причём это заключение выстрадано путём криминалистических расследований и судебных попыток пресечения. На этом этапе любой здравомыслящий гуманист захотел бы свою собственную жопу поднимать и уёбывать. Но было бы куда. Поскольку на настоящий день гражданский идеал гуманизма согласовывается с гражданскими вольностями жопы. Время от времени эта согласованность приводит к массовым кровопролитиям. К примеру, сторонники санкций против гомосексуализма проиграли вторую мировую войну и продолжают проигрывать многие войны поменьше. С другой стороны, англо-американское общество не испытывает недостатка в добровольцах, фактически защищающих право малых народов распоряжаться своей жопой так, как они хотят. К сему и прилагается тезис о праве на поиски счастья, воплощённый в нашей Конституции в качестве формальной и содержательной цели нашего общества.
    Я всё это к тому, что граждане моей страны неоднократно проявляли, и продолжают проявлять, готовность к самопожертвованию во имя того гуманистического комплекса, который породил понятие прав человека. И это при том, что сами права они рассматривают неоднозначно. К примеру, наша армия не признаёт право военнослужащих на злоупотребление своими жопами.

Поскольку доносчику—первый кнут, постольку виртуальному блюстителю “нравственности”—первый “хуй” в “жопу”. Виртуалу причитается исключительно виртуальное наказание, что здесь и имеет место. Всё остальное находится за пределами этого сообщества. Иначе придётся вызывать транссексуала с кульком муки.

Philipp Bakhtin, editor in chief of Russian Esquire, distinguished himself this month mainly by putting up and taking down a nine-story banner featuring the cover of its April issue posing the question: “Why do ballerinas and gays join United Russia?” His magazine interviewed nine professionally creative and sexually venturesome Russians, eliciting their reasons for joining the ranks of Putin’s dominant political party. These reasons included the following:

• a wish to mimic the makeup of Italian parliament that included a prostitute defending the interests of her class;
• support for the slogan issued by party leadership: “Parliament is no place for discussions”;
• belief in the importance of national unity and faith in the only party capable of sustaining it;
• a yearning for an ideology defining and advancing the national mission of Russia;
• disenchantment with the principle that some things are not to be bought or sold;
• lack of alternative political leaders worthy of enthusiastic support;
• a craving for shelter in the breast of hegemonic officialdom; and
• enthusiasm for state propaganda of healthy lifestyles.

Bakhtin’s less notable but equally provocative contribution was the following editorial extolling modern Russian man spermatozoa coursing through the cunts of American deer mice as the summit of creation:

Оказывается, шимпанзе не бросают сирот. Немецкие ученые в течение 27 лет пристально наблюдали 36 маленьких, оставшихся без родителей шимпанзе, 18 из которых были взяты под опеку другими взрослыми шимпанзе, и 10 из этих 18—выжили. Приемные родители раскалывали для них орехи, защищали в драках и спасали от леопардов, причем нередко это делали самцы, которые обычно не интересуются воспитанием потомства. То есть в течение месяцев и даже лет волосатые шимпанзе делали что-то, что было либо обременительно, либо опасно для них лично, но полезно для вида в целом.     Мало того, оказывается, сперматозоиды американских хомячков Peromyscus maniculatus способны объединяться в стайки, чтобы обгонять конкурентов из чужих семенников—примерно так, как это делают во время эстафеты конькобежцы в шорт-треке, подталкивая друг друга в спину. Легкомысленные самки этих Peromyscus maniculatus (оленьих хомячков) спариваются сразу с несколькими партнерами, но сперматозоиды умеют отличать своих от чужих, объединяются с родственниками и вместе несутся к финишу. И тем самым демонстрируют еще один пример альтруистического поведения, поскольку оплодотворить яйцеклетку сможет только один конькобежец.     Почему шимпанзе и сперматозоиды делают это? Потому что природа таинственным образом научила их жертвовать личными интересами ради интересов своего вида. Но вот что удивительно: сперматозоиды американских хомячков природа наделила этим даром, а (возьмем сегодняшний пример) сотрудников Первого батальона Первого спецполка ГИБДД—нет. 5 марта эти представители тупиковой ветви эволюции среди ночи перекрыли МКАД автомобилями мирно ехавших по своим делам граждан (в том числе беременных), чтобы остановить машину с преступниками (укравшими сумочку), которые успешно протаранили кордон и уехали. И это просто первая попавшаяся на глаза новость—завтра будет еще триста таких же.     Почему эти монады в ушанках так поступили? Потому что когда-то давно природа таинственным образом наделила их самосознанием, которое, как теперь стало ясно, плохо уживается с альтруистическим поведением. Разглядевший самого себя шимпанзе поумнел, изобрел колесо, компас, паровой двигатель, википедию и съедобные трусы со вкусом малины, но почти начисто утратил чувство ответственности за любых сородичей, кроме ближайшей родни и сокурсников по юрфаку ЛГУ (например). Теперь, чтобы выжить, этот вид животных должен начать экономить свет и воду, отказаться от использования полиэтиленовых пакетов, перестать покупать и выбрасывать лишнюю еду, избавиться от бензиновых двигателей, договориться о квотах на выброс парниковых газов, демонтировать ядерное оружие, остановить вырубку лесов и уничтожение диких животных, потратить миллиарды на технологии безопасной утилизации всего на свете и разобрать по семьям 600 тысяч (только в России) сирот. Но, к сожалению, польза от этого будет общественная, да и то в будущем, а каждому отдельно взятому сегодняшнему человеку окончательно достанутся исключительно хлопоты.     На всякий случай: общество, способное объединиться и заботиться об интересах всех своих в целом нынешних и будущих членов, называется гражданское общество (если не слышали, поинтересуйтесь в интернетах). Но, согласно последним сведениям ученых, самое гражданское из всех существующих обществ расположено в пизде у американских оленьих хомячков. —Филипп Бахтин, «Творению-венец», Esquire, April 2010

It turns out that chimps do not abandon orphans. German scientists over the past 27 years have observed 36 young, orphaned chimpanzees, 18 of which were adopted by other adult chimpanzees, and these 18 survived. Adoptive parents cracked nuts for them, defended them in fights, and saved them from leopards, and often all that was done by males, who usually lack interest in raising offspring. That is, for months and even years hairy chimps undertook something that was either burdensome or dangerous for them individually, but useful for the species as a whole.     Moreover, it turns out that spermatozoa of American rodents Peromyscus maniculatus can associate in flocks, in order to overtake competition from foreign sperm, more or less the way it is done by relay skaters in a short track, pushing each other in the back. Frivolous females of Peromyscus maniculatus (deer mice) mate with several partners, but the spermatozoa are able to distinguish their own kind from others, join forces with their kin, and race as a pack to the finish. And thus they demonstrate yet another example of altruistic behavior, for only one skater can fertilize the egg.     Why do chimpanzees and spermatozoa do it? Because nature in her mysterious way has taught them to sacrifice personal interests for the interests of their kind. But here is the surprising part: nature has bestowed this gift upon the spermatozoa of American deer mice, but (to take the current example) not upon the members of the First Battalion of the First Special Regiment of the State traffic police. On March 5, these representatives of an evolutionary dead end branch blocked Moscow Ring Road in the dead of the night with the vehicles of citizens peacefully going about their business (including pregnant women), in order to stop the car full of criminals (purse-snatchers), who successfully rammed the cordon and drove away. And this is just the first news item to come along—tomorrow there will be three hundred more of the same.     Why did these fur-hatted monads do it? Because once upon a time nature mysteriously bestowed upon them self-awareness, which, as is now clear, has a hard time coexisting with altruistic behavior. Having scrutinized himself, the chimp wisened up, invented the wheel, the compass, the steam engine, Wikipedia, and edible raspberry-flavored panties, while almost completely losing its sense of responsibility for his fellow tribesmen, except the nearest kinfolk and classmates from the Law School of Leningrad State University (to take one example). Now, in order to survive, this species must start saving water and power, put an end to plastic bags, stop buying and wasting extra food, get rid of the gasoline engine, agree on quotas for greenhouse gases, dismantle nuclear weapons, stop deforestation and destruction of wildlife, spend billions on technology for safe disposal of everything, and find family homes for 600 thousand orphans (in Russia alone). Unfortunately, the benefits of all that will accrue only to the society at large, and only in the future, yielding nothing but trouble for every single present-day individual.     Just in case: a society that can unite and promote the interests of all its current and future members, is called a civil society (if you haven’t heard of it, ask the internets). But, according to the latest scientific findings, the most civil of all existing societies is located in the cunts of American deer mice. —translated by MZ

Peromyscus maniculatusIt is heartening to have glossy Russian media attend to the humble Peromyscus maniculatus, the deer mouse that along with congeneric species counts as the most common native North American mammal, ranging from Alaska to Central America. One of the latest scientific findings in its regard is the account of the cooperative behaviour of spermatozoa given by Heidi S. Fisher and Hopi E. Hoekstra in a letter to Nature 463, 801-803 (11 February 2010), “Competition Drives Cooperation Among Closely Related Sperm of Deer Mice”. Fisher and Hoekstra begin by observing that sperm of Peromyscus polionotus, a monogamous species ipso facto lacking sperm competition, indiscriminately groups with unrelated conspecific sperm. Then they show that by contrast, sperm of the highly promiscuous Peromyscus maniculatus are significantly more likely to aggregate with those obtained from the same male than with sperm from an unrelated conspecific males and even with sperm from siblings. They conclude that sperm from promiscuous deer mice discriminate among relatives and thereby cooperate with the most closely related sperm, as a result of an evolutionary adaptation likely to have been driven by sperm competition.

What does all that have to do with Moscow traffic cops? Not so much. The practice of police commanding assistance from the public, epitomized by Popeye Doyle commandeering a civilian’s 1971 Pontiac LeMans to chase the French Connection, is both legal and widespread in this most civil of all possible societies. The novel twist contributed by the makers of “live barricades” deployed against fleeing criminals on Moscow Ring Road, is compelling civilians to put themselves along with their property in the way of rapidly approaching harm. The Connecticut Supreme Court addressed this issue in State v. Floyd, 217 Conn. 73, 584 A.2d 1157 (1991). The trial judge in Floyd, Jon C. Blue, elaborates upon this case in “High Noon Revisited: Commands of Assistance by Peace Officers in the Age of the Fourth Amendment”, May, 1992, 101 Yale Law Journal 1475, by posing an analogy between the command of assistance and the notorious British practice of impressment, forcible induction of men into military and especially naval service. He argues that subjecting ordinary citizens to summary impressment into hazardous police duty is inconsistent with our basic notions of constitutional liberty, pointing out that the ruling in the Floyd case construed Connecticut’s commanding assistance statute as authorizing such commands “only when such assistance is both demonstrably necessary and reasonable under all the circumstances”. This provision grafted a reasonable appearance upon a practice that by its nature requires split-second decisions involving the safety of the person, where the person commanded will have no ready means of identifying a deficient command. Judge Blue points out that, given a widespread concern that Fourth Amendment law is too confusing to be understood by policemen on the beat, a generalized rule of reasonableness reduces the law to a morass where no one, policeman or citizen, can determine his rights and responsibilities in advance. As Anthony Amsterdam has observed in “Perspectives on the Fourth Amendment”, 58 Minnesota Law Review 49, 394 (1974):

If there are no fairly clear rules telling the policeman what he may and may not do, courts are seldom going to say that what he did was unreasonable. The ultimate conclusion is that “the people would be ‘secure in their persons, houses, papers, and effects,’ only in the discretion of the police.”

Judge Blue concludes that it would be far better to have some hard and fast rules that citizens of this country could intelligently follow: “Given the realities of modern life, it behooves us to decree that commands of assistance that subject the person commanded to the possibility of personal danger are inconsistent with the Fourth Amendment and the commands of due process.”

It is undisputed that on 5 March 2010 Moscow traffic police commanded and obtained assistance that subjected the persons commanded to the possibility of personal danger. But it is unclear whether or not that assistance was both demonstrably necessary and reasonable under all the circumstances. While the formation of a live barricade may appear to Western legal analysts as an excessive response to an incident of purse-snatching, judging it to be so would sell short the importance of purses to the Russian soul. The unisex leather purse (барсетка) first emerged in the “Roaring Nineties” to become a signifier of mobbed-up New Russians along with crimson sport coats, heavy gauge gold jewelry, the chrome dome, and the “mano cornuta”. Of these traits, only the purse endured into the third millennium as an indispensable accoutrement of business élite. It persists as a potent reminder of the feminine side of Russian toughness, long renowned in the West for being naturally inclined to sodomy and buggery. And the traditional contents of the Slavic purse are as important as its formal aspects. Recall that two months ago, while Kiev mayor’s daughter Kristina Chernovetskaya was stuck in traffic in the northern suburbs of Paris, a man wrenched open the door of her luxury hire car and made off with her handbag containing jewelry with a value of more than $6M. Notably, great personal stockpiles of Russian wealth far exceed piddling clusters of Ukrainian booty. And going by the historical precedent, each must be regarded as a temporary loan held precariously by its current possessors on the sufferance of Russian populace. Hence the lasting adversity between Russian forces of law and order and purse-snatchers (барсеточники). All that adds up to a sound rationale for subjecting ordinary Russian drivers to summary impressment into hazardous police duty of preserving the honor and integrity of Russian bags.

Let us return to our American deer mice. The same rodent sperm that joins in packs with its congeners to outrace competitors issued by another male, will congregate with the former in the formation of another kind of live barricades, copulatory plugs meant for intercepting the latter. Even among us primates, female promiscuity correlates with copulatory plug formation. Which is to say that live barricades will always be with our skanky cunts.

С одной стороны, всё правильно. С другой стороны, попробуем всё это проанализировать. Как доказал Аристотель, наилучшая конституция предполагает гармоничное сочетание аристократии, олигархии, и демократии. От олигархии русский народ уже десять лет как отвернулся. От демократии он имеет Единую Россию. Что же касается русской аристократии, её тема наилучшим образом раскрыта в общеизвестном представлении Гильберта Готтфрида.

Это я к тому, что русский вариант общественно-политической ангажированности в наших пенатах лучше всех и вся представляют Галковский и Вербицкий.

Прим. Под русскими здесь подразумеваются все проживающие в России. Не говорить же “россияне”.

Ἡράκλειτος τὸ ἀντίξουν συμφέρον καὶ ἐκ τῶν διαφερόντων καλλίστην ἁρμονίαν καὶ πάντα κατ᾽ ἔριν γίνεσθαι: ἐξ ἐναντίας δὲ τούτοις ἄλλοι Heracleitus says, ‘Opposition unites,’ and ‘The fairest harmony springs from difference,’ and ‘'Tis strife that makes the world go on.’ —Aristotle, Nicomachean Ethics 1155b1-6, translated by J. Bywater

Thirty-three years ago the author of these screeds walked free after serving a fifteen day sentence for petty hooliganism with twenty-two codefendants, counting among the first Soviet political protesters to get away with a slap on the wrist. The Berlin Wall came down thirteen years later, to the day. Coincidence? You decide.

Meanwhile, the philosophy of freedom is making giant strides in Russia. On 18 April 2009, Vadim Karastelev, head of the local Human Rights Committee, protested the curfew forbidding anyone under 18 years of age from appearing in the streets of Krasnodar region by displaying a sign with the slogan “Freedom is not given, it is taken”, a paraphrase of an analogous quotation about rights taken from a play by Maxim Gorky:

Прав—не дают, права—берут… Человек должен сам себе завоевать права, если не хочет быть раздавленным грудой обязанностей…
Rights aren’t given, rights are taken… Man must fight to win his rights if he doesn’t want to be crushed by a mountain of duties…

Herewith the expert philosophical analysis rendered in connection with his public display: ( Read more... ) Vadim Karastelev’s slogan echoes the combative demon of Charles Baudelaire:

Celui-là seul est l’égal d’un autre, qui le prouve, et celui-là seul est digne de la liberté, qui sait la conquérir.
Only he is the equal of another, who proves it, and only he is worthy of liberty, who can conquer it.

In his turn, Baudelaire drew upon Goethe’s Faust calling for free humanity jointly creating universal welfare in a free society:

Ja! diesem Sinne bin ich ganz ergeben, das ist der Weisheit letzter Schluß: Nur der verdient sich Freiheit wie das Leben, der täglich sie erobern muß.

This is the final product of my strife, The greatest wisdom mankind ever knew: He only earns his freedom and his life, Who boldly conquers them each day anew.

The Faustian maxim is infinitely malleable, lending itself as the populist motto for the National Socialism of Alfred Rosenberg, the Marxism of Ernst Thälmann, and the dissident humanism of Andrei Sakharov. May it serve as the battle cry for the advent of freedom in Russia.